О возможности преодоления проблемы эпистемологических разрывов

 

Вознякевич Е.Е.

К.ф.н., доцент кафедры ФИСН ИАТЭ НИЯУ МИФИ

О возможности преодоления проблемы эпистемологических разрывов

 

Научное мышление, стремясь к собственному единству, обнаруживает эпистемологическое препятствие как предел собственного изменения. Но поскольку любой обнаруживаемый научным мышлением предел есть лишь проект, определенный эпистемологический профиль, то  эпистемологический разрыв, обнаруженный психологическим субъектом, для него, собственно, разрывом не является. Сделав предметом мышления границу, субъект выходит за эту границу. Для него субъективное прибавление реальности не выглядит разрывом. Говоря о прикладном рационализме, Башляр поясняет, что вставая на позиции психологизма, существенной характеристикой научного мышления могла бы быть названа его критичность. «В научной работе любая наличная ценность – это ценность измененная. Чтобы на деле принять участие в научной работе, надо подняться до деятельности по различению. Но в том, что взято из содержания самой науки, любое знание является нормализацией» [1, с. 27]. Но при любой попытке реконструировать такой выход за свои пределы научного мышления историк науки сталкивается с существованием эпистемологических разрывов. Зазоры между эпистемологическими профилями, интерпретируемые как эпистемологические препятствия, содержательно аккумулируются посредством научного духа, когда «…научный дух выступает судьей своего духовного прошлого» [2, с. 65]. В отличие от психологического субъекта, чье научное мышление всегда проективно определяет себя через набор когнитивных ценностей, научный дух, имея дело с нормативностью, не служит ее легитимации. Существенной характеристикой его оказывается способность удерживать плюралистичность обоснований. «… научный дух не может удовлетвориться рассмотрением лишь очевидных черт данного опыта, необходимо, чтобы мысль схватывала все экспериментальные возможности» [2, с. 69]. Научный дух – это всегда новый научный дух, но всегда себе тождественный. Он и есть субстрат тех изменений, которые возникают в науке, видны как препятствия. Вставая на позицию дидактики, научное мышление объективирует себя, отрываясь и от непосредственности опыта, и от абстракций на основе чувственной интуиции. Дидактическая установка предполагает реализацию усилия понимания, которое, будучи обращенным на уже ставшее, то есть лишенное психологизма, знание, тем не менее, не есть подведение итогов прошедшего развития науки, а, как отмечает Башляр, «сам акт становления духа». «Научный дух по своей сути есть исправление знания, расширение рамок знания. Он судит свое историческое прошлое, осуждая его. Его структура — это осознание своих исторических ошибок. С научной точки зрения, истинное мыслят как исторический процесс освобожде­ния от долгого ряда ошибок; эксперимент мыслят как очищение от распространенных и первоначальных ошибок. Вся интеллектуальная жизнь науки играет на этом приращении знания на границе с непознанным, поскольку сущность рефлексии в том, чтобы понять, что не было понятно» [2, с. 151].  Представления о науке, таким образом, имеют два измерения. Со стороны психологического субъекта, при этом далеко не каждого, только, как «человека огня», оценка знания как научного реализуется как убежденность в соответствии знания определенным, действительным на данный момент для данного индивида нормативам. Содержательное изменение этих нормативов, заданных для индивида как система когнитивных ценностей, представляется субъекту ничтожным, поскольку выглядит для него как прояснение знания о реальности (одной и той же реальности). Но для историка науки обнаруживается то, что Башляр называет эпистемологическим разрывом, переходом к другой реальности. Лишенное же психологизма измерение представлений о научности знания предполагает дидактическую установку, концептуализированную Башляром как научный дух. Изменения научного духа, понятые как преодоление препятствий, может быть рассмотрено как развитие науки, поскольку, не смотря на валоризацию и рекурсию ошибок, критическая установка научного духа воспроизводится как пересмотр превращения неизвестного в известное, как критика способов преодоления препятствий.

В самом общем виде научность знания и его критичность связывает и К. Поппер. Но, в отличие от Башляра, Поппер предпринимает попытку отказаться от двойственности оценки, а точнее, от психологизма в интерпретации субъективной значимости знания, оцениваемого как научное. Так же как и Башляр, Поппер обращается к вопросу о развитии знания, и так же как Башляр, вводит в свою концепцию убежденность в том, что научным следует считать то знание, которое представляет собой достигнутую на данный момент вершину такого развития. Но Башляра решает вопрос о том, почему научное знание всегда в авангарде культуры, через пояснение сложной коллизии между мышлением и реальностью, которая всегда изменяется благодаря субъективной прибавке. В этой ситуации, преимущество знания, которому присущ научный дух, обусловлено тем, что оно не только прибавляет, но еще и знает, что именно прибавлено, каким образом и, главное, зачем, то есть, как возникло препятствие и как оно преодолено. Именно научный дух сообщает определенному знанию преимущество, научное же мышление качественно не отличается от мышления как такового, но стремясь к «нормализации» способно преодолеть препятствие, создав эпистемологический разрыв, обнаруживаемый как часть процесса научным духом. Разрыв обыденного и научного мышления есть только в контексте научного духа, знающего, что прибавлено к реальности. В этом пункте концепции Поппера и Башляра оказываются близки. Будучи взятым со стороны субъекта знание обыденное и научное не имеют какой-то видимой границы. Поппер поясняет эту мысль в концепции трех миров. Второй мир представляется собой «мир осознанных переживаний наших мыслей, наших чувств приподнятости или подавленности, наших целей, наших планов действий» [3, с.71].  Этот мир есть достояние индивида, которое полностью не может быть предъявлено другому. Более того, Поппер отмечает, что второй мир, не только недоступен для внешнего наблюдателя, но и недоступен для критики ровно до тех пор, пока не будет представлен в третьем мире. При том, Поппер, возражая на критику Сколимского, отмечает, что третий мир не есть простая объективации второго мира, третий мир содержит в себе продукты мира номер два. В этом смысле, говоря о втором мире, Поппер подчеркивает, что не только иерархия, но простое различение типов знания во втором мире невозможно. А раз невозможно никакое различение, то и не стоит принимать во внимание все те переживания, которые испытывают индивиды по поводу того или иного знания. Знание оценивается как научное не потому, что его высоко оценила какая-то группа,  а потому, что это знание таково, что не может не быть наилучшим. Оценка совершается в сфере объективного. Чтобы знание могло подлежать оценке, оно должно быть выраженным. Особенность человеческого языка является его способность выполнять аргументативную функцию, то есть присутствие в третьем мире способности к различению истинного и ложного, «развился идеал истины». Идеал истинности реализуется в чисто негативном смысле, через стремление избежать ложного, повышая уверенность в своих действиях. Но уверенность относится, очевидным образом, ко второму миру. В третьем мире сравнение теорий, установление между ними иерархических отношений реализуется на основании их правдоподобия. Но, оценка определенного знания как научного не зависит от того, какое положение знание занимает в этом соревновании. Научным можно считать то знание, которое наилучшим образом решает проблемы, не приводя, в случае ошибки, к гибели организма. Отвергая сопоставление своей концепции развития знания с идеями Пирса, Поппер настаивает, что опровержение теории не может быть реализовано как неудача в решении проблемы. Столкновение предположения с первым миром не имеет, скажем так, экзистенциального измерения. Любой эксперимент присутствует уже как дескрипция, то есть относится уже к сфере языка и принадлежит третьему миру. Опровержение реализуется как критика, как выявление ошибок. Поппер поясняет, что теория оказывается лучшей не тогда, когда она не подлежит критике, а тогда, когда она лучше всего вооружена против критики. То есть, научным будет тот комплекс знания, который уже содержит в себе ответы на вероятную критику, учитывает максимально возможное количество контрпримеров и возможных проблем, которых еще нет, но они уже представляются как решаемые. Такое описание свойств научной теории у Поппера близко по своим характеристикам концепции научного духа у Башляра. Действительно, научным называется ими такой комплекс знаний, который включает в себя знание своих границ как преодоленных. Но если Башляр говорит о том, что высокий статус научного знания обусловлен его авангардностью, пребыванием на переднем крае развития знаний о реальности, то Поппер предполагает, что функцией знания вовсе не является описание реальности, поэтому полнота теории не делает ее предпочтительной. В третьем мире, утверждает Поппер, научным признается знание, которое наилучшим образом выполняет основную функцию знания – решать проблемы.

Литература:

Башляр Г. Прикладной рационализм // Гастон Башляр. Избранное. Том 1. Научный рационализм. – М.; СПб.: Университетская книга, 2000.

Башляр Г. Новый научный дух// Башляр Г. Новый рационализм / ред. А.Ф. Зотов, пер. Ю. П. Сенокосов. - М.: Прогресс, 1987.

Поппер К. Эволюционная эпистемология // Эволюционная эпистемология и логика социальных наук: Карл Поппер и его критики / Сост. Д.Г. Лахути, В.Н. Садовского и В.К. Финна. – М.: Эдиториал УРСС, 2008.