НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ РАЗВИТИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ

 

ПОД-секция 6. Язык, речь, речевая коммуникация 

Литовченко М.А.

кандидат филологических наук, доцент

Первый Тамбовский филиал

ФГБОУ ВПО «Российская Академия народного

хозяйства и государственной службы

при президенте Российской Федерации»

НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ РАЗВИТИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ


По сравнению с другими областями функционирования язык политики долгое время находился вне зоны внимания лингвистов и вообще не считался объектом изучения языкознания. Во многом это объясняется тем, что прагматический аспект языка оставался вне поля зрения лингвистов.

Поэтому не удивительно, что до определенного времени изучением языка политики занимались преимущественно психологи и социологи. Описывая проблему изучения языка политики, В. Дикманн подчеркивает, что каждая наука находила в нем новые для себя темы исследования: «Logiker interessieren sich für logische Struktur politischer Begriffe, Philosophen für die Beziehung zwischen den Begriffen und der Wirklichkeit, Ideologiekritiker für die Sprache ideologischer Denksysteme, Soziologen für den Einfluβ der Sprache auf die Gruppenbildung, das Gruppenbewuβtsein und für ihre Rolle in sozialen Konflikten, für die Wirkung auf das Denken» [10, S.8]. Исследователей интересовал, прежде всего, результат влияния языка на массовое сознание, а не лингвистические механизмы и средства его осуществления. За рамками оставалась и проблема влияния политики на язык, решение которой осуществилось на базе неопозитивизма и прагматизма в лингвистике второй половины ХХ века.

Нельзя, однако, не отметить, что попытки анализа языка политики все-таки предпринимались. Еще философ Ф. Бэкон уделил языку особое место при формулировании основ социально-политической теории общества. Попытку рассмотреть язык политики во всех аспектах предпринял в 1965 г. Й. Хетцлер (Y.O.Hetzler) в книге «Социология языка» («Sociology of Language» 1965). Однако основным в его работе стала, тем не менее, социальная функция языка: «язык как социальный и культурный институт, язык как интер-культура, язык как объединяющий и разделяющий фактор, язык как средство контроля над обществом, язык массовой коммуникации и пропаганды». Очевидно, что данный круг проблем, связанный с языком политики, относится к социальной организации жизни общества и мало соприкасается с лингвистикой. Именно поэтому языкознание отграничивалось от языка политики и определяло его как часть социологии.

Одним из первых лингвистических анализов политических текстов можно считать монографию Г. Лассуэлла и его команды, разработавших методику анализа содержания политических выступлений и публикаций времен второй мировой войны, результаты которой были изложены в книге «Language of Politics Studies in Quantitative». Основной идеей и главной целью исследования явилось изучение языка как политической силы и влияние языка на политику. Г. Лассуэлл исследует проблему количественного контент-анализа политической коммуникации; предлагает ставшую классической в социологии массовой коммуникации формулировку, согласно которой «акт коммуникации рассматривается по мере ответа на вопрос: «кто - сообщает что - по какому каналу-кому- с каким эффектом?» В частности,  автор отмечал: «The central theme of this book is political power can be better understood in the degree that language is better understood» (цит. по: W. Dickmann, 1975). При этом Г.Д. Лассуэлл ставил перед собой задачу ответить на два вопроса: 1) как действует язык в рамках политического общения; 2) какое действие оказывает реализация политической функции языка на сам язык. Таким образом, в его исследовании на первый план вышел не социологический, а лингвистический характер анализируемого объекта, так как рассматривается не «общество под влиянием языка, а язык под влиянием общества».

Несомненной заслугой Г. Лассуэлла является предложенный им метод исследования содержания политического текста, согласно которому сведения о говорящем могут быть получены в соответствии с содержанием высказывания («что говорит»). Однако недостатком  метода Лассвелла можно считать то, что в нем внимание уделяется не качественной, а количественной стороне языкового явления. В соответствии с его методом контекстуальное содержание  вычисляется по определенным параметрам и статистически упорядочивается. В лингвистику этот метод вошел под названием «количественная семантика» (quantitative Semantik), но широкого распространения и использования в политическом языкознании он не получил.

Развитие учения Ч. Морриса о тройственной природе знаковой ситуации, включающей, наряду с семантическими и синтаксическими отношениями, прагматические, стало важным этапом в  эволюции лингвистики в целом. Появление прагматики как дисциплины, изучающей отношения знаков и их интерпретаторов было закономерным. В рамках господствовавшего в тот период структурного подхода к изучению языка вне зоны внимания лингвистики находилась важная составляющая – личность, человек, использующий язык для реализации своих коммуникативных целей. Благодаря прагматике в исследованиях все чаще стала звучать мысль о том, что в процессе реального живого общения человек не просто пользуется языком как  складом заготовок, которые он озвучивает в речи, а использует язык для самореализации как в индивидуальном, так и в общественном плане. В. фон Гумбольдт писал: «Каждый индивид употребляет язык для выражения своей неповторимости» [3,с.51]. В языке существуют не только системно-структурные отношения, необходимые для процесса речения и понимания, но и некий потенциал, раскрывающийся в каждом отдельном акте индивидуального речепроизводства, по большей части единственном и неповторимом. Импульсом появления индивидуального в языке, по мнению Ч. Морриса, служит тот факт, что «употребление знаковых средств варьируется в зависимости от цели, которой оно служит» [5, с.71].

Историческими предшественниками прагмалингвистики можно считать младограмматиков, которые еще в конце XIX века первыми обратили внимание на говорящего человека и на язык, как индивидуально-психологическое явление  еще в конце XIX века. Г. Пауль, один из представителей этого течения, утверждал, что «понятия, выражаемые языком, возникают в недрах души индивида и нигде больше».  По мнению Н.С. Чемоданова, младограмматизм «повернул языкознание на позитивистский путь исследований явлений языка на основе непосредственных наблюдений и индуктивного метода» [9, с.302]. Прагматика впитала в себя лучшие идеи младограмматизма, прежде всего, отношение к человеку, понимание того, что язык существует не сам по себе, а призван служить человеку, способствуя его самовыражению, самореализации в мире.

Неслучайно появление политического языкознания и активная разработка вопросов языка и политики совпали по времени с возникновением и развитием прагмалингвистики, ведь язык политики, как отмечается его исследователями, «насквозь прагматичен», зависим от ситуативного контекста, личностных и психологических особенностей участников политической коммуникации, и, очевидно, поэтому  он не входил в сферу интересов представителей структурного подхода к изучению языка.

Тесная взаимосвязь языка политики и прагматики обусловлена тем, что с исторической точки зрения в качестве «ранней ограниченной формы прагматики можно рассматривать риторику» [5, с.62; 2, с.333; 7, с.325]. Еще Аристотель отмечал, что риторика и ораторское искусство с момента появления государства являются прерогативой политической деятельности и одним из «важнейших умений» политика (Аристотель).

Х.Д. Циммерманн в книге 1969 г. «Политическая речь» показал, что изучение языка политики без учета риторики бессмысленно. Автор считает, что исследование языка политики только с точки зрения специфики его словарного состава, без учета семантических и риторических особенностей представляет собой упрощенный, облегченный вариант: «Wörter sind leichter zu isolieren und zu klassifizieren als gröβere stilistische Gebiete» (Zimmermann 1969: 10). Кроме того, подмена изучения языка политики изучением и классификацией политической лексики бесперспективно, так как не отражает в полной мере ту власть, которую обеспечивает язык в политике (ср.,G.Storz, D.Sternberger, W.E.Süskind «Wörterbuch des Unmenschen», 1946, словарь, представляющий собой результат исследования «лексики насилия» эпохи национал-социализма в Германии).

Именно для всеобъемлющего изучения языка политики, по мнению Х.Д. Циммерманна, необходимо обращение к риторике. При этом теория ораторского искусства рассматривается не как нормативная система, состоящая из свода правил, необходимых для «правильного речения» (richtiges Reden), а в ее усовершенствованной форме, в которой на первый план выходит не способность оратора красиво и грамотно строить и произносить речь, а умение использовать речь для достижения собственных целей и решения основной задачи говорящего -  убедить слушателя, повлиять на его мироощущение [15].

Нетрудно заметить, что «усовершенствованная риторика», по Циммерманну, ее рекомендации и правила, особенно в сфере политического, тесно соприкасается, а зачастую и совпадает с современной прагматикой. Так, в риторике, помимо формального содержания высказывания, важную роль играют причина (causa), место (locus),  время (tempus),  задействованные лица (personale), а также их «юридические и политические сведения» (juristische bzw. politische Gegebenheiten). Сегодня, очевидно, все это необходимо учитывать и при исследовании языка с позиций прагматики.

Риторику объединяет с прагматикой, делает ее предшественницей, отношение к языку как к полноценному целенаправленному действию, результатом которого является изменение отношений между действующими лицами — участниками коммуникации. Сама риторика в ее современных проявлениях, в частности в языке политики, может рассматриваться как объект исследования лингвистической прагматики, предоставляет ей материал как для «исследования языковых средств и речи относительно выражения прагматического значения (субъективно-оценочных, эмотивных, эстетических, модальных)», так и для «исследования языковых средств и речи относительно целей и результатов языковой коммуникации», что представляет собой два независимых предмета, входящих в рамки прагматики [6, с.54].

Риторика является только предпосылкой для возникновения прагматики. Определяющим фактором взаимосвязи лингвополитических и прагматических работ является наличие общих исследовательских направлений, а именно, вопросы речевого воздействия и оценочность политической речи.  Кроме того, разработка новых прагматических методов языковых исследований позволила проводить более глубокое изучение языковых аспектов политического действия. В. Холли особо подчеркивает в этой связи важность изучения политического текста с прагматической точки зрения, выводящего текст на новый уровень «микротекстуальной дифференциации» (mikrotextuelle Differenziation), что в итоге позволяет по ряду дифференциальных признаков различать такие схожие по структурным признакам типы текстов, как, в частности, «предвыборная речь», «предвыборный лозунг», «предвыборная программа» [12, S. 35].

В современных лингвополитических исследованиях на первый план вышли проблема воздействия политической речи на сознание и поведение аудитории, широкие манипулятивные возможности языка. Они отражены в теория речевого воздействия, которая представляет собой развитие идей теории речевого акта Остина-Серля, а именно изучение перлокутивного эффекта высказывания, воздействия его на сознание или поведение адресата (по Дж.Остину).

Е.Ф.Тарасов отмечает, что, с точки зрения психолингвистики, речевое воздействие представляет собой процесс, в структуре которого субъект воздействия развертывает активность по организации общения и по мотивации деятельности, к которой побуждается объект воздействия и  дает следующее определение: « В общем виде воздействие можно представить как процесс общения субъекта и объекта воздействия, в ходе которого первый побуждает второго совершить, прекратить, усилить некоторую деятельность». При этом субъект должен решить две задачи в одном речевом действии: 1) решение коммуникативной задачи по  организации  общения,   2) решение задачи по организации и осуществлению собственно воздействия [8, с. 80].

Возникновение и развитие идей теории речевого воздействия было  особенно стимулировано появившимся в лингвистике интересом к языку политики и языку рекламы, в которых перлокутивный эффект является более важным, чем сам процесс локуции и иллокуции. Именно в этих сферах общественной коммуникации ярко проявляется специфическое свойство языка  быть не только орудием мышления и средством общения, но и влиять на сознание. При помощи искусных вербальных манипуляций можно не только создать у аудитории специфическое мнение, но и регулировать и воспитывать ее в определенном русле, что наиболее ярко проявляется в понятиях «пропаганда» и «агитация», связанных с политической коммуникацией.

В.Дикманн пишет, что язык политики относится по своим характеристикам к разряду так называемых «управляющих языков» (die überredende Sprache, persuasive language), к которым автор относит, помимо языка рекламы и языка политики, язык проповеди, религиозных миссий и тому подобные способы применения языка с ярко выраженным или, напротив, завуалированным намеренным воздействием на аудиторию. При использовании языка как средства социальной регуляции и интеграции он приобретает дополнительные функции – функции контроля и управления, когда информация становится руководством к действию. Р.М. Блакар, исследуя язык как инструмент социальной власти, отмечает, что даже «наше с вами повседневное использование языка, наш нейтральный неформальный разговор предполагает осуществление власти, т.е. воздействие на восприятие и структурирование мира другим человеком», таким образом, «выразиться нейтрально невозможно» [1, с.91]. Эти потенциальные манипулятивные возможности языка наиболее полно и масштабно раскрываются в языке политики и активно эксплуатируются в политической деятельности: языковое действие (Sprachhandlung ) превращается в языковое воздействие (Sprachwirkung) [13].

Самым простым и эффективным способом воздействия на сознание является манипуляция словами и их значениями, включая создание новых слов и значений. М. Грайффенхаген пишет, что подобным образом осуществляется контроль в любой социальной группе: «Jede soziale Gruppe, ob groβ oder klein, kontrolliert sich selbst durch Tabuisierung von Wörtern und Ausdrucksweisen, durch Hochschätzung von Begriffen, Geltung  von Modeworten» [11, S.12]. Неудивительно, что революционные изменения и новые политические курсы часто начинались с создания новых понятий, слов, лозунгов, « тот кто называет вещь, ею и владеет» (Wer die Dinge benennt, beherrscht sie). «Именно в моменты кризисов и резких перемен мы замечаем, как язык осуществляет свою власть над нами», - отмечает Р.М. Блакар [1, с.100 ].

История доказывает, что изменения в языке неизбежно приводят к изменению в сознании людей. В.Клемперер писал в «Lingua Tertii Imperii» (Берлин 1947): "Worte können wie winzige Arsendosen wirken: Man schluckt sie unbemerkt, ihre Wirkung stellt sich erst nach längerer Zeit ein". С ним нельзя не согласиться, сравнивая, например, издание знаменитого лексикона Мейера (Meyers Konversationslexikon) 1924г. и 1936г., где понятие «интеллект» - творческая способность (1924) превратилось в обозначение «критического, подрывающего мощь государства и деструктивного свойства» (1936), а понятие «ненависть» (Haβ) в 1936г. разделено на позитивное и негативное значение: «героическая ненависть арийской расы», в противоположность к «малодушной, трусливой ненависти евреев» (der heldische Haβ der nordischen Rasse steht im stärksten Gegensatz zum feigen Haβ des Judentums). Такое сопоставление словаря разных политических систем даже в одной стране позволяет получить наглядное представление о возможности языка отражать драматические периоды жизни целого народа, когда, например, из сознания немцев вытравливалось такое позитивное понятие  как Intelligenz и вживлялись следующие новые слова: Rassenschande, Unmensch, Volksschädling (ср.: изменение значения слова «интеллигенция» в русском языке после 1917 г., а также в словах «вредитель», «кулак» и т.д.).

Изменение сознания, воздействие на взгляды и представления путем изменения словаря входит в понятие «языковая политика». При осуществлении языковой политики сам язык выступает в двух ипостасях. С одной стороны, он является главным инструментом вербальных манипуляций, он становится виновником сдвигов сознания и поведения. С другой стороны, он является жертвой политики, ведь прежде чем осуществить вербальное насилие, необходимо произвести соответствующее изменение в самом языке. Такое подчинение языка власти осуществляется в рамках собственно системы языка с использованием его основных правил, хотя известны факты, когда политическая власть меняет языковые правила (ср.: язык в России до 1917г. и после 1920 г.). Экстремальный случай такого влияния, описываемый Дж. Оруэллом в романе «1984», НОВОЯЗ - пример абсолютного подчинения языка власти.

Однако в большинстве случаев для реализации целей воздействия и регуляции власть использует уже имеющийся языковой базис, прежде всего лексико-грамматический. Она создает общественно-политическую лексику, в которую входят политически маркированные, нейтральные единицы и идеологизмы – «лингвистический инвариант социальной релевантности» (А.Нойберт). При помощи общественно-политической лексики и идеологем власть осуществляет идеологию, реализуемую в языковом плане в форме пропаганды и агитации, регулируя, таким образом, общественное мнение.

В политической истории осуществления целенаправленного речевого воздействия связано с целыми политико-языковыми эпохами: язык французской революции, язык фашизма, язык холодной войны, язык советской эпохи. В рамках современной прагмалингвистики изучается процесс осуществления речевого воздействия в рамках определенных политических ситуаций (выборы, дебаты и т.п.) и выявляются общие тенденции и аспекты языковых манипуляций.

Литература

  1. Блакар Р.М. Язык как инструмент социальной власти (теоретико-эмпирические исследования языка и его использование в социальном контексте) // Язык и моделирование социального взаимодействия. Сборник статей. - М.: Прогресс, 1987. - С.88-119.
  2. Булыгина Т.В. О границах и содржании прагматики // Известия АН СЛЯ. – Москва: Наука, 1981. - Т. 40. – С. 333-342.
  3. Гумбольдт В. О сравнительном изучении языков применительно к различным эпохам их развития // История языкознания XIX-XX веков в очерках и извлечениях. Часть I. – Москва: Просвещение, 1964. – С. 89-98.
  4. Девкин В.Д. Особенности немецкой разговорной речи. - М.: Международные отношения, 1965. - 320 с.
  5. Моррис Ч.У. Основания теории знаков // Семиотика. - М.: Радуга, 1983. - С. 37-89.
  6. Никитин М.В. Курс лингвистической семантики. - Спб: Научный центр проблемы диалога, 1997. – 695 с.
  7. Степанов Ю.С. В поисках прагматики (Проблемы субъекта) // Известия АН ССР СЛЯ. - 1981. - Т. 40, №4. – С. 77-95.
  8. Тарасов Е.Ф. Речевое воздействие: достижения и перспективы исследования // Язык как средство идеологического воздействия. - Москва, 1983. - С. 77-95.
  9. Языкознание. Большой энциклопедический словарь. - Москва: Большая российская энциклопедия, 1998. - 685 с.

10.  Dieckmann W. Sprache in der Politik. - Heidelberg, 1975. - 141 S.

11.  Greiffenhagen M. Kampf um Wörter? Politische Begriffe im Meinungsstreit. - München, 1980. - 283 S.

12.  Holly W. Politikersprache. Inszenierungen und Rollenkonflikte im informellen Sprachhandeln. - Berlin, 1990. - 185 S.

13.  Krebs B. Sprachhandlung und Sprachwirkung. - Berlin, 1993. - 205 S.  

14.  Zimmermann H. Die politische Rede. Der Sprachgebrauch Bonner Politiker. - Stuttgart, 1969. - 425 S.

15.  Zimmermann R. Gewalt in der Sprache und durch die Sprache // Wörter in der Politik. - Opladen, 1996. - S. 103-121.